Вспомнить ярчайшие страницы культуры эпохи Серебряного века позволяет выставка графических работ истинно крымских художников К.Ф.Богаевского и М.А.Волошина. Их объединяет страстная любовь к Восточному Крыму, древней загадочной стране - Киммерии.
В гранитах скал – надломленные крылья.
Под беременем холмов – изогнутый хребет.
Земли отверженной – застывшие усилья.
Уста Праматери, которым слова нет!
М.Волошин
В Севастопольском художественном музее им. М.П.Крошицкого вновь, по просьбам зрителей, открылась выставка «Киммерийские сумерки». Она приурочена к юбилеям, пожалуй, самых крымских художников: к 140-летию со дня рождения К.Ф.Богаевского и 135-летию — М.А.Волошина. Выставка камерная — ведь в экспозиции представлено всего лишь 35 графических произведений из собрания музея: акварели, литографии, рисунки углем и сангиной, созданные в первое десятилетие и 30-е годы XX века. Она, несомненно, привлечет внимание ценителей искусства и неискушенного зрителя. Вероятно, потому что работы этих замечательных художников дают возможность еще раз «насладиться» полюбившимися образами и высочайшим «техническим» мастерством. Но главное потому, что в это суетное, «смутное» время они позволят каждому обратиться не только к философским и историческим проблемам, помогут, отойдя от обыденности и внешних банальных красот, задуматься о вечности и ценности мгновения, о прошлом древней крымской земли и… о самих себе.
Имя Константина Федоровича Богаевского (1872-1943), имевшего в начале века всеобщее признание и даже шумный успех (его работы экспонировались на выставках известнейших творческих объединений Петербурга и Москвы, а также знаменитых мюнхенских сецессионах и на «Осенних салонах» в Париже), сейчас вернулось к зрителю. Вся творческая жизнь художника, даже после окончания обучения в классе А.И.Куинджи в Петербургской Академии художеств, была связана с Феодосией.
Максимилиан Александрович Кириенко-Волошин (1877-1932) — известный поэт, художник, критик искусства, человек разносторонне и высокообразованный, с огромным интересом следивший за движением европейской и русской эстетической мысли, постоянно находился в центре художественной и литературной жизни России.
Родился Волошин в Киеве, детство прошло в Феодосии; учился в Московском, а затем Берлинском университетах; в начале XX века посещал студию художницы Е.С.Кругликовой в Париже. Он много путешествовал по миру. А в 1903 году, построив дом в Коктебеле, названный впоследствии «Дом поэта», поселился в Крыму навсегда. По словам писателя Андрея Белого, Коктебель стал одним из культурных центров не только России, но и Европы. Будучи сам натурой многогранно одаренной, Волошин группировал вокруг себя не только писателей, но и художников, ученых, музыкантов. Трудно перечислить всех, побывавших в доме поэта. «Коктебельцами» в разные периоды стали А.Чехов и А.Толстой, М.Горький и М.Пришвин, В.Вересаев и К.Тренев, А.Грин и М.Булгаков, А.Белый и М.Цветаева, А.Остроумова-Лебедева и К.Петров-Водкин … Но одним из самых верных «коктебельцев» стал К.Богаевский.
Что же сближало этих столь разных даже внешне людей? Волошин с неиссякаемым жизнелюбием напоминал большого, доброго ребенка, но было в нем «что-то от шарлатана и от магнетизера». И наоборот, невысокого роста, стройный, изысканно одетый, любящий движение Богаевский чаще был замкнут, молчалив. Его художественная требовательность к себе была неумолима, порой Волошин буквально спасал работы, обреченные самим художником на уничтожение.
Друзья часами бродили по заросшим полынью и чебрецом плоскогорьям, поднимались на зубцы Карадага, рисовали одни и те же пейзажи, читали античных поэтов: Еврипида, Гомера, говорили об искусстве… Современники отмечали, что их отношения были «трогательно дружественны. Какая-то взаимная нежность в их обращении друг с другом сочеталась с таким же глубоким уважением… Каждый считал другого своим учителем».
Их объединяла страстная любовь к Восточному Крыму, к древней загадочной стране — Киммерии. «И Богаевский, и я — мы органически связаны с этой землей», — отмечал Волошин. «…Коктебель — моя святая земля, потому что нигде я не видел, чтобы лицо земли было так полно и значительно выражено, как в Коктебеле», — писал Богаевский Волошину. «Лицо земли» сопрягалось для них с историей этой земли, со следами, которые оставило на ней время. Им удалось рассказать судьбу Восточного Крыма, где каждая новая культура — киммерийская, скифская, эллинская, римская, византийская, татарская, русская — вырастала на месте разрушенной, почти ничего не зная о предыдущих, и все-таки сохраняла «духовную» память о них.
Богаевский иллюстрировал первый сборник Волошина «Стихотворения. 1900-1910», а Волошин в журналах «Золотое руно», «Аполлон», «Русская мысль» активно пропагандировал творчество Богаевского.
М.А.Волошин называл К.Ф.Богаевского создателем исторического архаического пейзажа, а иногда — героического и романтического. Вероятно, сама природа Крыма — геологическое ее строение, пустынные каменистые земли, солончаковые степи, однообразные угрюмые скалы со скудной растительностью, холмы Коктебеля, а также море, развалины скифских, греческих, генуэзских колоний — подсказали «его» тему и помогли найти должную изобразительную форму даже для акварелей — монументальную, величавую, спокойную, внешне статичную, но преисполненную внутреннего скрытого пафоса. Спокойствие, которым веяло от акварелей, «зиждилось на вере в прочность земного бытия — в незыблемость круговорота солнца, неизбывность жизненных сил, таящихся в росте трав, кустов, деревьев».
Константин Федорович много работал на натуре. Иногда делал с натуры не только рисунки, но и акварели, хотя большинство акварелей писал все же по памяти, а то и по воображению. Как старые мастера, прописывал водяными красками весь верхний слой бумаги, что придавало большую глубину и звучность тону. В некоторых произведениях промывал губкой зернистый торшон, что позволило добиться сложных цветовых эффектов. Рисунок во всех его работах точен, композиция конструктивна, цветовые массы уравновешены. Певучесть, плавность линий, прозрачность красок, тонкие цветовые переходы, размывки, — все это ложилось на хорошо продуманную композицию. Акварели К.Богаевского высоко ценили признанные мастера — В.Серов, К.Сомов, И.Грабарь…
Максимилиан Александрович на вопрос, в чем он чувствует себя сильнее – в поэзии или изобразительном искусстве, отвечал: «Конечно, в поэзии!». Но и художником он был настоящим — тонким, изящным, не обыденным. Его акварели, как и стихи, пронизаны чувством времени. Земля рассказывает о временах исторических и легендарных, а небо живет и дышит часами и минутами. Художник заставляет время на мгновение остановиться, замедлить свой бег и пристально вглядеться в настоящее. Он создает чувство живого простора, пронизанного светом. Волошин выработал для себя целый ряд приемов, ставших в его работах акварелью почти постоянными.
«Мало кто знает, — замечал Александр Бенуа, — сколько времени он посвящал живописи, и что эти его работы имеют настоящее художественное значение. Кое-что тут навеяно Богаевским, кое-что является отзвуком искусства Пуссена и Тернера, но при всем том эти живописные работы Волошина очень самобытны». Волошин заимствовал экономность изобразительных средств и стремление к философскому проникновению в суть явлений у классической японской гравюры. Под каждым пейзажем он подписывал несколько стихотворных строк — стихи замыкали ассоциативные и образные связи, каждый пейзаж выражал какое-то движение души, чувство. Ему было близко учение японских синтоистов, признание равноценной красоты всего, что существует в природе.
Богаевский восхищался тонкостью художественного чувства и образного видения Волошина, поэтической точностью его акварелей, однако сам Максимилиан Александрович не так высоко оценивал свои работы.
М.А.Волошин хотел предложить Госиздату книгу, главным героем которой должен был стать К.Ф.Богаевский. Называлась бы она «Киммерия» или «Киммерийские сумерки» и состояла бы из трех частей: в первой — статьи о творчестве Богаевского, записи некоторых бесед с ним, отрывки из его писем; во второй — киммерийские литографии художника; в третьей — стихи и пейзажи самого Макса.
Максимилиан Александрович мечтал об организации их совместной выставки, проведение которой планировалось на весну 1927 года. Увы, этот проект не был осуществлен.
Данная выставка, хотя бы частично, — воплощенная в жизнь, мечта поэта.
Л.Смирнова, искусствовед
